Интереснейшая встреча с творчеством поэта Серебряного века Сергея Клычкова (1889 — 1937), писавшего ещё и сказовую прозу (три романа!), соратника С. А. Есенина, состоялась на расширенном заседании литобъединения «Родник» им. Ю. В. Пашкова в Смоленской областной универсальной научной библиотеке им. А. Т. Твардовского.
Главной особенностью мероприятия стало участие в нём внучки поэта — Татьяны Тихоновой-Клычковой (Москва), литературоведа, и её коллеги, поэта Ирины Алексеевой, возглавляющей ЛИТО «Яблочный Спас» в подмосковном городе Запрудня. Обе они являются членами комиссии по творческому наследию Сергея Клычкова при Институте мировой литературы.
В ходе встречи её участники просмотрели фильм от телеканала «Культура» «Человек с планеты журавлей», узнали подробности биографии и творчества поэта и, конечно же, читали стихи Сергея Антоновича.
На вечере, который вела руководитель «Родника» член Союза писателей России автор-исполнитель Любовь Сердечная, показавшая две своих песни на стихи Ирины Алексеевой, выступили члены ЛИТО Наталья Исаенкова и Марина Сёмина, доцент СмолГУ Оксана Новикова.
Органично вписалось в контекст мероприятия стихотворение «Поэты и Сталин. Тридцатые годы», которое продекламировал автор — Владимир Королёв, член правления Смоленской областной организации Союза писателей России, лауреат Всероссийской литературной премии им. М. А. Булгакова.
Гости подарили библиотеке две книги: С. Клычков «Я прожил жизнь свою колдуя…» и «Сергей Антонович Клычков.1889 — 1937: исследования и материалы по итогам международной научной конференции, посвящённой 120-летию со дня рождения С. А. Клычкова».
В этот же великолепный день золотой смоленской осени, 17 октября, Татьна Тихонова-Клычкова и Ирина Алексеева побывали в имении княгини — покровительницы икусств М. К. Тенишевой во Флёнове, у храма Святого Духа.
На экскурсии их сопровождали и давали пояснения писатели Николай Чепурных и Владимир Королёв.
Информацию о литературном вечере, посвящённом С. А. Клычкову, см. также на сайтах «Смоленской народной газеты» и библиотеки им. А. Т. Твардовского.
Соб. инф.
Фото Екатерины ЧЕПУРНЫХ.
Несколько слов в продолжение…
Поэт Сергей Клычков был дружен не только с Сергеем Есениным, другими собратьями по перу, многим их которых выпала трагическая доля, в том числе и самому Сергею Антоновичу Антоновичу, он также был близок с нашим великим земляком – Сергеем Тимофеевичем Конёнковым.
Когда мы бродили по Флёново, где Т. В. Тихонова-Клычкова давно мечтала побывать (о княгине М. К. Тенишевой она много читала, знает), или посещали древние смоленские храмы, смоленскую набережную с памятником Крестителю Руси – святому равноапостольному великому князю Владимиру, Мемориальный комплекс «Катынь», то, беседуя на самые разные темы, я, конечно, не мог не поинтересоваться какими-либо сведениями, имеющими отношение к знаменитому ее деду.
Сотрудник, который помог Татьяне Викторовне познакомиться с «делом» С. А. Клычкова (кстати сказать, это деревенское прозвище семьи, использовавшееся и как псевдоним поэта; наст. Лешенков), предупредил ее, чтобы две отдельные папки, запечатанные печатью, она ни в коем случае не открывала. А вы не поинтересовались у следователя: что содержится в этих папках – спросил я Татьяну Викторовну. Поинтересовалась – ответила она. В одной папке содержится информация о том человеке (людях), кто составил на поэта ложный донос, а в другой – кого назвал он сам, уже в процессе следствия.
Дело в том, что последнее было сделано под физическим воздействием на поэта; по этой же причине он признал свою вину, которой не существовало. А обвинен С. А. Клычков был «в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 19-58-8 и 58-11 УК РСФСР» (цитирую по «Протоколу закрытого судебного заседания Военной Коллегии Верхсуда Союза ССР» 8 октября 1937 г., копия которого имеется на сайте, посвященном С. А. Клычкову, в рубрике «Документы»). Поэта обвиняли в том, что «начиная с 1929 года он являлся активным участником контр-революционной организации «Трудовая крестьянская партия» и принимал участие в к-рев. сборищах этой организации, на которых обсуждались вопросы террористической борьбы против руководителей ВКП(б) и Советского правительства. Одновременно Клычков в 193…» (далее текст из «Приговора» 8 октября 1937 г. обрывается).
Решением Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР от 20 августа 1956 г. № 4и-010448/56 –
«Дело по обвинению Клычкова Сергея Антоновича пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда СССР 25 июля 1956 года.
Приговор Военной Коллегии от 8 октября 1937 года в отношении Клычкова С. А. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено.
Клычков С. А. реабилитирован посмертно».
Похоронен поэт на Донском кладбище Москвы. Где именно – неизвестно. В периоды массовых расстрелов невинных людей, составлявших цвет и гордость страны, – на кладбище в полную силу работала печь, в которой сжигали тела убиенных. Когда мощности печи не хватало ( ! ), тела сбрасывали в ров и засыпали землей.
Когда родственникам жертв репрессий разрешили ставить на кладбищенской земле таблички с именами казненных, рассказала Татьяна Викторовна, мы сделали такую скромную табличку. Со временем табличек становилось все больше и больше и уже трудно было отыскать – с именем С. А. Клычкова. В конце концов, они добились разрешения на получение небольшого куска земли, где своими силами поставили поэту памятник.
Нерукотворный же памятник поэт воздвиг себе своим творчеством.
Николай ЧЕПУРНЫХ.
Сергей КЛЫЧКОВ
* * *
Ты умирать сбираешься так скоро,
И я с тревогой слушаю тебя.
Страшусь я смерти, как ночного вора,
Во всех, во всём златую жизнь любя.
И жду я, – вот в ночи придёт громила
С отмычкою от тела и души,
И смеркнет облик дорогой и милый,
И я остануся один в тиши.
Меж тем, глянь, утром против на погосте,
Как в молоке, в цвету плывут кусты,
И гонят из-за них лихую гостью
Руками распростёртыми кресты.
<1922>
* * *
Меня раздели донага
И достоверной были
На лбу приделали рога
И хвост гвоздем прибили…
Пух из подушки растрясли
И вываляли в дегте,
И у меня вдруг отросли
И в самом деле когти…
И вот я с парою клешней
Теперь в чертей не верю,
Узнав, что человек страшней
И злей любого зверя…
<1929>
* * *
Крикливы и прожорливы вороны,
И по-лесному вежливы дрозды,
И шагу без глубокого поклона
Не сделают грачи у борозды…
Нет ничего красивее оборок
И подвенечных платьев голубей;
Сова сонлива, ястреб быстр и зорок,
Пуглив, как мелкий жулик, воробей…
Имеет признак каждое творенье:
Заливист соловей, и робок чиж…
Откуда же такое удивленье,
С каким ты на меня всегда глядишь?.
<1929>
* * *
Года мои, под вечер на закате
Вздымаясь в грузной памяти со дна,
Стоят теперь, как межевые знаки,
И жизнь, как чаща с просека, видна.
Мне сорок лет, а я живу на средства,
Что не всегда приносят мне стихи,
А ведь мои товарищи по детству —
Сапожники, торговцы, пастухи!
У них прошла по строгому укладу,
В трудах, всё та же вереница лет:
Им даром счастья моего не надо,
А горя моего у них же нет?!
Для них во всем иные смысл и сроки
И уж куда нужней, важней дратва,
Чем рифмами украшенные строки,
Расшитые узорами слова…
А я за полное обмана слово,
За слово, всё ж кидающее в дрожь,
Всё б начал вновь и отдал бы всё снова
За светлую и радостную ложь…
<1929>
* * *
До слез любя страну родную
С ее простором зеленей,
Я прожил жизнь свою, колдуя
И плача песнею над ней.
В сторожкой робости улыбок,
В нахмуренности тяжких век
Я видел, как убог и хлибок,
Как черен русский человек.
С жестокой и суровой плотью,
С душой, укрытой на запор,
Сберег он от веков лохмотья,
Да синий взор свой, да топор.
Уклад принес он из берлоги,
В привычках перенял он рысь,
И долго думал он о Боге,
Повечеру нахмурясь ввысь.
В ночи ж, страшась болотных пугал,
Засов приладив на двери,
Повесил он икону в угол
В напоминание зари.
В напоминание и память
О том, что изначальный свет
Пролит был щедро над полями,
Ему же и кончины нет.
И пусть зовут меня каликой,
Пусть высмеет меня юнец
За складки пасмурного лика,
За черный в копоти венец,
И часто пусть теперь с божницы
Свисает жидкий хвост узды,
Не тот же ль синий свет ложится
На половицы от звезды?!
Не так же ль к избяному брусу
Плывет, осиливши испуг,
Как венчик, выброшенный в мусор,
Луны печальный полукруг?!
А разве луч, поникший с неба,
Не древний колос из зерна?..
Черней, черней мужичьи хлебы,
И ночь предвечная черна…
И мир давно бы стал пустыней,
Когда б невидимо для нас
Не слит был этот сполох синий
Глаз ночи и мужичьих глаз!
И в этом сполохе зарницы,
Быть может, облетая мир,
На славу вызорят пшеницу
Для всех, кто был убог и сир.
И сядем мы в нетленных схимах,
Все, кто от века наг и нищ,
Вкусить щедрот неистощимых,
Взошедших с древних пепелищ.
Вот потому я Русь и славлю
И в срок готов приять и снесть
И глупый смех, и злую травлю,
И гибели лихую весть!
<1930>