29 января 2018 года библиотека имени А. Т. Твардовского в Литературной гостиной принимала людей, которые пришли не только вспомнить, но и поклониться одному из величайших поэтов ХХ столетия – Владимиру Высоцкому. Знал ли он, не увидевший при жизни ни единой своей напечатанной строки, что его 80-летие пройдёт с таким всероссийским триумфом? А что может быть горше для поэта? Забытьё! Он гремел своим голосом от подвалов трущоб до высоких кулуаров партийных снобов и секретарей. Он был везде и нигде! И только теперь, с большим опозданием, ему отдаётся дань уважения и славы, которая нужна уже не ему, а нам – ответственным за память о нём!
Любовь Сердечная – руководитель литературного объединения «Родник» имени Ю. В. Пашкова – открывает вечер. Взрывается голосом Высоцкого монитор. Мигнула на мгновенье электрическая лампочка – замкнуло проводку или от крика поэта?
Главный библиотекарь Валентина Степанова будто листает страницы лет, рассказывая о Владимире Семёновиче. Его короткая жизнь, словно полёт камня, приземлившегося на поверхность замёрзшей реки. Удар об лёд, и разбежавшиеся трещины напоминают ломаные солнечные лучи на гладкой поверхности обывательской жизни СССР. Заканчивается повествование стихами, которые Высоцкий посвятил своей музе – Марине:
И снизу лёд и сверху – маюсь между, –
Пробить ли верх иль пробуравить низ?…
…Мне есть что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед ним.
Зал стоя рукоплещет прекрасному выступлению. Нависает тишина.
Автор данной статьи 26 июля 1980 года сидел в чайхане на окраине города Ферганы в Узбекистане. Заведение находилось над протекающим арыком, и приятная прохлада ласкала отдыхающих в неге тишины. Вдруг вбегает молодой узбек и кричит: «Высоцкий умер!»
– Откуда узнал? – слышится голос седого аксакала.
– Я «Голос Америки» слушал. Только что сказали.
– Брехня! Сейчас олимпиада в Москве и они специально придумали эту ложь, чтобы мы потеряли дух. Другим нас не возьмёшь! Нам настроение может испортить только смерть кумира! – ответил тот же голос.
– Нет! Это правда! Они могли солгать, что погибла вся олимпийская сборная СССР. Но про Высоцкого не посмеют.
Словно глашатаи с минаретов разнесли скорбную весть по махялле – окраинным глинобитным застройкам города. Вместо щемящих национальных песен рванул в небо хриплый баритон «русского брата», заставляя сжиматься глотки от бессилия в чем-то помочь. Попросили чайханщика принести «белый чай» – так называется водка в чайниках. Даже седовласые аксакалы, презирающие алкоголь и считающие его потребление великим грехом, молча дали согласие на помин души великого барда.
Его жизнь оборвалась, будто струна гитары и больно полоснула по шеям и спинам поклонников. Ушёл человек, который был поводырём для целого поколения. Для многих он оставался Конституцией, Уставом ВЛКСМ и Уголовным кодексом, собранных в единую связку магнитофонных лент.
Уже потом, когда человечество осмыслит потерю, переварит и просканирует его произведения до буковки, все поймут, что они потеряли. Смогут разобраться в его днях, описав с точностью медицинского рецепта последний период жизни. Кто-то попытается отполировать все ножи, вставленные в его натруженную спину, как он и хотел в своих «Райских яблоках»:
Я когда-то умру – мы когда-то всегда умираем, –
Как бы так угадать, чтоб не сам – чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, –
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
Смерти он не боялся. Бежал по жизненной дороге, усыпанной скользкими валунами, и держал у левой груди остро отточенный штык, который часто отводили от него друзья и великая любовь из Франции – Марина Влади.
При его жизни, у нас был свой Высоцкий. Другой, не книжный, не телевизионный, не эстрадный. Он был нашим: подвальным, катушечно-магнитофонным, запретным. Мы не верили в его смерть. И поэтому выкрик молодого узбека в прохладную тишину чайханы восприняли как вызов, который нам бросила эпоха. Эпоха, которая сама уничтожала своего поэта, размазывая его жизнь на душераздирающие строки. Эпоха, которую впоследствии назовут «Эпохой Высоцкого».
В скомканной тишине библиотечного зала замолкает крик поэта – обрывается жизнь. На экране толпы людей – угрюмых, плачущих, скорбящих. Проходит церемония прощания. Марина Влади скажет другу Высоцкого, Вадиму Туманову: «Я видела похороны принцев и королей, но такого траура не встречала нигде!». В библиотечном помещении становится душно. Рука тянется к воротнику, расстёгивает ещё одну пуговицу на рубашке, но застывший воздух скорби на чёрно-белой пленке всё равно не даёт дышать.
Из зала к сцене выходят разные люди. Каждый говорит о своём восприятии жизни поэта. Евгений Гордеев поёт своюпесню, посвящённую Высоцкому. Зонова Татьяна декламирует стихи Владимира Семёновича. Солоникова Светлана, Галина Симонова, Марина Симонова, Татьяна Владимира читают свои произведения, посвящённые барду. У каждого свой Высоцкий. Говорят, говорят, говорят. Кто с восторгом, кто с болью.
Любовь Сердечная в заключение читает поэта Михаила Баранчика, приславшего стихи из Минска:
Вся в порезах душа от оставленных временем ран,
Пальцы, сбитые в кровь, бесполезно терзают гитару.
Кто-то ж должен тирану в лицо прокричать: – Ты тиран!
И сказать палачу: – Ты палач! Невзирая на кару…
…Но – прервали полёт, и застыл я с распахнутым ртом.
Крик мой в глотке застрял – но ещё не поломаны крылья.
Бог меня не забыл – он меня бережёт на потом.
Это – отдых, друзья. Мне ещё далеко до бессилья.
Александр КРЯЧУН. Фото автора.
