Имя писателя Ивана Александровича Гончарова – родоначальника русского классического социально-психологического романа — большинство из нас связывает со словом «обломовщина», которое мы порой используем для обозначения рутины, апатии, уныния. Впервые это слово прозвучало в романе Гончарова «Обломов» — из уст Андрея Штольца, друга главного героя Ильи Ильича Обломова, а потом уже употреблялось и самим Обломовым.
Любопытный факт аналогии. Гончаров очень медленно писал свои произведения, за что в писательской среде получил прозвище «принц де Лень», которое, как и его герой, стал сам к себе применять — порою так подписывая свои письма: «Гончаров, иначе принц де Лень». В этом, как мне кажется, проявлялось некое юродство – через принятия на себя образа глупого человека.
Если проследить жизненный путь Гончарова с рождения (18 июня 1812 года) до упокоения (27 сентября 1891 года), мы заметим, что Иван Александрович пытался гармонично соединить две линии жизни в одну – бытовую и внутреннюю, духовную.
Эти попытки он перелагал и на своих героев — они становятся полем для экспериментов писателя. Тот же Обломов, с которым он сам себя порой сравнивал. Например, безбрачие не было принципом жизни Гончарова. Писатель искал спутницу жизни, но его патриархальное представление о семье, утверждённое в нём с детства, разбивалось о современность. Дамы его сердца шли в ногу со временем – их внешняя красота и душевность не приближались к той степени духовности, которую он желал бы видеть в своей избраннице. Это представление остановило его, чтобы сделать предложение Юнии Гусятниковой, родственнице Майковых – после многолетней переписки с Гончаровым она вышла замуж за другого человека. Длительная симпатия и переписка были у писателя с Елизаветой Толстой, и он был готов жениться, но всё также завершилось её браком с другим человеком.
Известному адвокату Анатолию Кони – с ним у И.А.Гончарова дружеские отношения длились долгие годы — он так писал: «Поклонник, по художественной природе своей, всякой красоты, особенно женской, я пережил несколько таких драм и выходил из них, правда, «небритый, бледный и худой», победителем, благодаря своей наблюдательности, остроумию, анализу и юмору. Корчась в судорогах страсти, я не мог в то же время не замечать, как это всё вместе взятое глупо и комично. Словом, мучаясь субъективно, я смотрел на весь ход такой драмы и объективно — и, разложив на составные части, находил, что тут смесь самолюбия, скуки, плотской нечистоты, и отрезвлялся, с меня сходило всё как с гуся вода».
Обломов переживает подобные страсти, влюбившись в Ольгу Ильинскую. Но даже любовь не пробуждает сонного барина, который ничего не умеет делать, только лежит на диване и философствует. При этом в романе «доминирует тщеславие молодой женщины, способной оживить уже немолодого мужчину, вдохнуть в него жизнь. …Эта способность, неожиданно явившаяся для неё самой, поражает её воображение, вызывает прилив сил, желание поиграть этой страшной для мужчины силой. Но способность не воплощается в великом спасении души. Драма романа любовного в «Обломове» именно в том: созидательная сила, не сознав своего долга, отступила – и стала разрушительной». Так пишет наш современник, исследователь творчества А.И.Гончарова, доктор филологических наук Владимир Иванович Мельник, с чьим мнением сложно не согласиться. Позволю себе добавить: эта сила стала разрушительной не только для Обломова, влюбившегося в Ильинскую, но и для неё самой — она теперь уверена, что может позволить себе просто заигрывать с другими объектами её внимания. Не получив скорого желаемого результата, Ольга утрачивает интерес к Илье Ильичу, переключается на другое лицо – деятельного Андрея Штольца, чем наносит ещё больший удар в сердце главного героя. Добивает его на диване в халате и тапочках. Мы явно видим, что внешняя красота может не только созидать, но и разрушать, т.к. за ней сокрыто иное – самолюбование, взращенное на эгоизме. А Обломов полагал, что и такого, как он, «диванного» может полюбить всем сердцем столь жизнедеятельная женщина. «Боже мой, какая она хорошенькая! – думал он, глядя на неё почти испуганными глазами. – Эта белизна, эти глаза, где, как в пустыни, темно и вместе с тем блестит что-то, душа, должно быть! Улыбку можно читать, как книгу; за улыбкой эти зубы и вся голова… как она нежно покоится на плечах, точно зыблется, как цветок, дышит ароматом… Боже мой, какое счастье смотреть на неё! Даже дышать тяжело». К сожалению, и в этом восторге нет иной деятельности, кроме созерцания – счастье смотреть! Почему же нет отражения желания делать её жизнь счастливой, чтобы эта улыбка не сходила с её лица?
Тема красоты волновала многих писателей. Философ Владимир Соловьёв в статье «Красота в природе» (1859 г.) детализирует в отношении женщины: «прекрасное женское тело» — «высший синтез животной и растительной красоты». Но при этом он добавляет, что красота сама по себе не спасает — спасает красота в благе. Со словом «благо» связано слово «добро» — как бы деятельное благо. Старое русское слово «добротолюбие» означает любовь к красоте и, как мы видим, в основе его лежит слово «доброта», «добро».
Похоже, что и И.А.Гончаров был занят этой мыслью и разрабатывал её во всех своих произведениях.
Складывается впечатление, что писатель составляет портреты своих героев, словно рассматривает цветы, посаженные на одну почву, но всходящие и цветущие в разное время, удивляющие многообразием форм, ароматов, гаммами оттенков. Конечно, зёрнышки разные, а некоторые и от корня мощного растут, но почва, погода, полив одинаковы. Сад пестрит, удивляет и даже поражает. Сезоны сменяются, как эпохи в истории, а люди, как цветы, — каждый по-своему реагирует на смену эпох, сезонов.
Иван Александрович ещё со времён университета был хорошо знаком с учениями различных античных философов и прочно придерживался мысли, что нравственное начало исходит от природы человека, его представлений о прекрасном. Особый интерес он проявлял к представлениям о нравственном идеале поэта и философа Фридриха Шиллера, автора «Писем об эстетическом воспитании человека», что отражается в переписке Гончарова с Софьей Александровной Никитенко, историком, переводчицей, которой впоследствии Иван Александрович передал весь свой архив.
Писатель понимал, что красота это не только рациональная природа человека, но и внутренняя духовность. «Гончаров идёт дальше своих предшественников (поскольку религия остаётся для него всегда на первом плане): понятие красоты для него существует в двух неразрывно связанных ипостасях: эстетической, пластической (земной) – и духовной, религиозной (небесной)» — отмечает профессор Владимир Мельник. А значит, идеал красоты — Христос – средостение, отклонение от которого влечёт искажение образа Божьего в человеке, искажение Божественной красоты.
Как отмечает В.И.Мельник, у писателя «эстетический подход к морали человека, почти концептуально, проявился в 1840-е годы в «Письмах столичного друга к провинциальному жениху». Гончаров говорит о возможности приближения человека к нравственной вершине, но как бы поэтапно, поднимаясь по ступеням:
первая ступень – «франт», то есть внешняя красота, умение одеться красиво, ожидание реакции окружающих, «это обыкновенно мелкое и жалкое существо»;
вторая ступень – «лев», которого интересует уже не только одежда, но и окружающая атрибутика, у него есть потребность в реакции окружающих и хотя границы эстетического начала шире, но внутреннее не затронуто;
третья ступень – «человек хорошего тона», у которого уже добавился такой элемент развития, как такт, соблюдение внешних приличий, хотя со своей стороны и не исключает обман, а потому являет собой переходный этап от внешней к внутренней красоте, но его внутренняя свобода ещё ограничена;
четвёртая ступень – «порядочный человек», это высшая ступень, в которой сочетается внешнее и внутреннее, но внешнее не довлеет, а дополняет образ, где акцент стоит на внутреннем.
Не знаю, на какую ступень ставил себя автор этой системы, но в июне 1860 года в письме к С.А.Никитенко звучит покаянное признание Гончарова в многочисленных жизненных ошибках — так как «искал наслаждений», вызванных воспитанием, где было «мелочное тщеславие, хвастовство, деспотизм общественный, семейный, всякий…». Осознание этого вызывало в нём не просто ужас, но некое онемение, являющее собой «кару»: «Воротить прошлого нельзя, исправить некогда, идти вперёд – нет сил: всё увяло. Всё, что я смог сделать – это изобразить обломовщину – и эту заслугу я оказал».
И всё же, несмотря на такое самобичевание, которое, видимо, давно начало формироваться в его сознании, писатель «изображает человека в его стремлении к равновесию, его последовательный путь к идеалу. Его героям противопоказаны резкие изменения настроений» (В.И.Мельник). Гончаров сеет и выращивает своих героев, словно селекционер в поисках лучшего. А на это требуется время. Отсюда и длительные сроки создания произведений. Поиск Божественной красоты продолжался долгие годы. Это особенно заметно по роману «Обломов», который создавался 10 лет, был завершён в 1858 году и только спустя год опубликован – всё это время он редактировал своё детище. Писатель так сказал об этой книге: «Я писал свою жизнь и то, что к ней прирастало».
В 1876 году в статье «Намерения, задачи и идеи романа «Обрыв» Иван Александрович так излагает свою позицию: «На искусстве лежит серьёзный долг – смягчать и улучшать человека… оно должно представлять ему нельстивое зеркало его глупостей, уродливостей, страстей, со всеми последствиями, словом – осветить все глубины жизни, обнажить ее скрытые основы и весь механизм, тогда с сознанием явится и знание, как остеречься».
За несколько месяцев до смерти И.А.Гончаров пишет очерк «Май месяц в Петербурге», в котором прямо указывает на тесную связь в человеке внутреннего и внешнего, на то, что дисгармония пожеланий и воплощений, наряду с безвкусицей, свидетельствуют о грубой корыстной душе.
Герои Гончарова двигаются к нравственной вершине – Александр Адуев (в первой половине романа «Обыкновенная история», 1846 г.), Илья Ильич Обломов (роман «Обломов», 1858 г.), художник Борис Павлович Райский (роман Обрыв, 1868 г.). Автор ведёт их по пути благоговейной любви, но у каждого свой порог на пути в Вечность, и «только Райский задумывается о нравственном смысле красоты» (В.И.Мельник).
В одном из писем к С.А.Никитенко Гончаров пишет, что потребность в красоте свойственна человеческой природе и воплощение красоты совершается в какой-либо форме, рождающей воображение, которое не бесстрастно. И далее продолжает, что «…идей любить нельзя, их можно сознавать», любить можно их воплощение, но идеален, совершенен только Бог, «но это уже любовь нечеловеческая, это – благоговение». Тем самым писатель называет наивысшую ступень красоты, которая свободна от земного и внешнего – «красота внутренняя», красота Бога» (В.И.Мельник).
В 79 лет Иван Александрович Гончаров серьёзно заболел воспалением лёгких. В последние дни перед кончиной он засыпал всегда с молитвой «Отче наш» — начинали читать близкие, потом он повторял за ними и только затем засыпал. На утешительные слова окружающих о том, что болезнь отступит, он отвечал: «Я знаю, что умру, ну что ж, пожалуй, я ведь спокоен. Я видел сегодня во сне Христа – и Он меня простил».
27 сентября 1891 года писатель отошёл ко Господу. Панихиды служились неоднократно, и на них присутствовало множество лиц, в том числе приехавших из других городов.
1 октября 1891 года его погребли в Александро-Невской Лавре. За гробом шла тысячная толпа, гроб до Лавры несли на руках, а на катафалке везли венки, в том числе несколько серебряных.
Вся жизнь Ивана Александровича Гончарова, обстоятельства прощания свидетельствуют о колоссальном значении его творчества для России. Земной путь завершился, но писатель оставил нам наследие, где показывает, что путь к Богу лежит через поиск Божественной красоты, который совершали не только его герои, но и он сам.
Елена Лышковская.