Через тернии к… книгам
Александр Крячун считает Смоленскую областную организацию Союза писателей своим трамплином, с которого произошёл «прыжок» в большую литературу. Здесь, в 2014 году из рук её председателя Олега Ивановича Дорогань он получил билет члена «Союза писателей». Александр Дмитриевич прибыл из Санкт-Петербурга для проведения презентаций трёх своих книг, написанных за последние два года. Город встретил сумрачным небом, унылыми и почти безлюдными улицами. Смоленск был в блокаде пандемии, сдобренной иноязычным чужим словом «локдаун». Пугали сообщения, которые серыми абзацами выделялись на страницах центральных газет и блестящих мониторах интернетовских сплетен: «…судьями Промышленного районного суда Смоленска за нарушение режима …привлечены к административной ответственности 31 человек, а 24 получили штраф в размере…», далее следовала сумма, на которую среднестатистический пенсионер России мог просуществовать три дня.
Но встреча состоялась. Скромная, с горячим рукопожатием, долгим разговором, чаем с ватрушками и темами, которые писатель обсудил с коллегами: Олегом Ивановичем Дорогань, Галиной Егоровной Николаенковой и начинающим прозаиком Евгением Игоревичем Терешковым, представившим свою первую книгу «Мальчишка с гитарой».
Александр Дмитриевич вынес на обсуждение больной вопрос, который волнует каждого писателя (да и читателей) России. В представленной первой книге «Годины Смоленщины», он прочёл цитату из главы «Восторг и слава бездонной пустоты гениев»: «…Александр Сергеевич Пушкин не собирался так рано уходить из жизни, поэтому не вёл никаких каталогов или списка своих сочинений. После его ухода долго разгребали бесценные записи. И только к 1934 году смогли опубликовать «неизданное и черновое»: «…Никакое богатство не может перекупить влияние обнародованной мысли. Никакая власть, никакое правление не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда. Уважайте класс писателей…
Мысль! Великое слово! Что же и составляет величие человека, как не мысль? Да будет же она свободна, как должен быть свободен человек…»[1]. Знал бы Александр Сергеевич, как будет принижен труд писателя в начале XXI века. Его превратят в самую непотребную «тварь земную». Поставят по статусу ниже пьяного проходимца, ворующего картофельные очистки с помоек первоклассных ресторанов. Ибо, этот нищий, может прокормить себя своим ремеслом попрошайки-вора, а вот писатель нет! Пришло время, когда полезный труженик и крестьянин стали осуждаемыми людьми, а вор и проститутка возвеличены до статуса правильных людей «умеющих жить»[2].
Наперекор всему писатели работают: в отдельном уютном кабинете; в библиотеках и архивах; за кухонным столом и вагоне поезда; на скамейках парков и столиком кафе, потягивая французское вино и даже «…на дубовом древнем столе, над которым, в чёрном углу вместо икон стоит кусок дерева, по преданию отпиленный от дубинки, которой изгонялся из Карельских лесов Христов посланник. При этом слушая истории от местного вещателя вепсских сказов, рыбака и охотника, носившего на шее вместо креста череп щуки, выловленной его пра-пра-пра….прадедом в реке Нево…»[3]
Автор рассказал о необычной истории создания данного произведения: «Книга читается как захватывающий роман с множеством действующих лиц. Бесконечными войнами, пожарами, голодом, чумными опустошениями, позором сифилисной лихорадки, массовыми казнями, поркой батогами, «кошками» и плетьми, страхом перед небесами и нескончаемыми страданиями мужественного народа и конечно, ликованием побед над захватчиками земли Смоленской. Автор вырвал из биографии города самые драматические моменты и силой своих способностей преподнёс на суд читателя, где сам и проиллюстрировал книгу. Здесь же он разобрался в вечном вопросе: «На скольких холмах, стоит Смоленск?», приводит наглядные карты разрушений 1943 года и документы о клеймении советских военнопленных, участки волоков, создании и «уничтожения» «Музея смолян-первопроходцев» и пр.
Книга посвящена 1158-летию со дня первого упоминания города в русских летописях. Странное посвящение? Просто автору хочется, чтоб не затерялось это повествование в огромной массе лощёных юбилейных изданиях. И ещё для того, чтобы неюбилейные годы выделялись хотя бы маленькими праздниками. Неизвестные факты, которые приведены в книге будут интересны не только залётным туристам, но и скрупулёзным ревнителям исторической Смоленской правды. У них найдётся, автор уверен, немало «зубоскальских» замечаний, которые он с удовольствием выслушает…»[4]
Писатель даёт собственную характеристику городу, в разрез бытующим штампам: «…Смоленск − город, похожий на старого драчуна, воина и хулигана. Он весь исполосован шрамами и переломами, следами от ожогов и язвами порочности, недолгими удачами, поражениями и дрожью древних стен от шальной жизни жителей окраин…»[5].
Вторая книга «Парижская тайна Пржевальского» касается любимой темы Александра Крячуна о великом первопроходце. В альбоме Николая Михайловича была найдена фотография «неизвестной». История, почти детективная, включающая в себя переписку с архивами Алматы, Зайсана, Омска, Ташкента, Москвы, Санкт-Петербурга, Парижа, Лондона, с краеведами Казахстана, правнучатым племянником доктором химических наук Пржевальским Н.М. и даже со знаменитым модельером Александром Васильевым, ведущим программы «Модный приговор», который дал правильное направление в поиске, а французский эксперт по старым фотографиям Christophe Dubois помог «поставить точку» в трёхгодичном поиске. Вступительную статью к брошюре написал кандидат географических наук, доцент СмолГУ, действительный член Русского географического общества А. С. Кремень.
Автор даже пошутил, − что после написания этой статьи, он знает о Пржевальском больше, чем тот знал о себе.
Третья книга, которую представил писатель, с мрачновато-интригующим названием «Мы живы, но нас нет!», писалась автором более десяти лет. Он дважды ездил на Валаам, который выведен в романе, как Остров. На него, в начале 50-х годов ХХ века были вывезены бездомные инвалиды войны. Автор боялся сфальшивить и поэтому искал очевидцев того печального времени. Находил, расспрашивал. Роман приближён максимально к реалиям, которые происходили на Острове 70 лет назад. Даже авторские иллюстрации, созвучны со знаменитыми рисунками Народного художника Российской федерации Геннадия Доброва (прототип героя романа Генки Добровитова) из цикла «Автографы войны», чтобы сблизить героев книги с реальными людьми. Нечеловеческое отношение к тем, кто потерял больше, чем оторванные руки, ноги, лопнувшие глаза стало душевной болью людей, которые стали изгоями на Родине.
«…Они не грешники, не падшие люди, не наказанные Господом, не по дури своей потерявшие разум. Получившие вместо сострадания – лицо нетрезвой медсестры, врачующей спиртом; вместо памяти – равнодушие бесчувственного, всегда пьяного санитара; вместо любви – невыносимую тоску по потерянному. Ожидающие, когда же смогут лечь в болотную жижу и пополнить несуществующий список неизвестных и пропавших без вести солдат….
…на скомканных простынях лежал укутанный в кокон человеческий обрубок. Провалившиеся глаза смотрели мимо художника. Вытянутые в трубочку губы, будто желая целовать отравленный воздух, выдавливали слова, как зубную пасту из тюбика. На спинке кровати висела фанерная табличка, на которой химическим карандашом было коряво написано: «Потеряев Ф.М.», а ниже: «Род. 1923 – … ». После года рождения стояла чёрточка и пустое место.
«Всё предусмотрено, – подумал художник, – табличка на могилу готова. Они ещё живы, но «акт на списание» уже составлен, осталось поставить дату!»
… в подтверждение раздался вначале стон, а потом крик. Казалось, подожжённым факелом человек летел в бездну, орал и выл, прощаясь с человечеством, ясно осознавая, что навсегда теряет покой, жизнь и любовь. Если бы художник хотел изобразить «Родину ада», он начал бы с этого скита. Эти крики уже просились на бумагу, он знал, что обязан показать этот ужас на своих полотнах. Не ведал ещё, кто их будет смотреть, на каких выставках и когда всплывёт этот неземной ужас, но знал: он должен писать всё, что здесь увидит. Пока нет коменданта Острова, ему нужно успеть многое. Великий Данте померк со своими «Кругами ада» перед реальностью, лежавшей перед ним.
Геннадий прошёл в тот угол, откуда раздавались крики. Безглазые существа без лиц, только чёрные отверстия ртов извергали рупорный вой. Было страшно видеть, как спелёнатые в скомканные, серые от гноя простыни, они извивались и дёргались в конвульсиях. Художник росчерками делал быстрые наброски, ловил мгновения. Вот инвалид лёг на спину, выгнул тело, будто стянулись тросы между пятками и затылком, взвыл страшным рёвом. У второго лицо было сплошным куском горелого мяса. Вдруг разошёлся плотный, бескровный шов рта, как будто боль не помещалась в теле и начала выходить в отверстие растянутых обожжённых губ. Третьего били конвульсии, как электротоком. Он скомкал в единый клубок подушку и одеяло, прижал к груди и дрожал, словно в нескончаемом оргазме с любимой женщиной. Художник, человек с крепкими нервами, начал чувствовать, что боль этих людей переходит в его пальцы. Карандаш метался по бумаге, перенося страдания солдат в память для человечества….»[6] .
Автор признаётся, что роман писался трудно, даже очень трудно. Водил он пером по бумаге, словно раскалённым ломом. Теперь, со слов Александра Дмитриевича, − он возьмёт себе отпуск и уйдёт в Карельские леса, к пахнущим мхами марям, к неграмотному леснику Карху, язычнику и другу Лешего, с которого писал образ конюха, и будет слушать этого старого мудреца, носящего в себе запас знаний намного больший, чем любой академик. Но он сам не верил себе, что не возьмёт две пачки писчей бумаги и пятьдесят авторучек, чтобы начать писать новые романы «Внук каннибала» и «Миллион шагов одиночества», и конечно новую книгу о Пржевальском «Перевал Бедель − последняя преграда к Родине». Этот перевал Пржевальский пересёк в 1885 году, а в 1987 Крячун повторил этот путь. Триста километров, шестьдесят из них «след в след».
− Самое главное придуманы названия. Произведения готовы, их осталось лишь написать! − с этими словами Александр Дмитриевич передал Олегу Ивановичу свои книги для Союза писателей, вместе с томами для библиотек города и области.
Соб. корр.
[1] Пушкин А.С. Критика. История. Публицистика. (Неизданное и черновое). Том VI. Москва. Ленинград. «Художественная литература». 1934. С. 135.
[2] Крячун А.Д. «Годины Смоленщины». Смоленск. «Маджента». 2021. С. 206.
[3] Крячун А.Д. «Годины Смоленщины». Смоленск. «Маджента». 2021. С.3.
[4] Крячун А.Д. «Годины Смоленщины». Смоленск. «Маджента». 2021. Аннотация.
[5] Крячун А.Д. «Годины Смоленщины». Смоленск. «Маджента». 2021. С.3.
[6] Крячун А.Д. «Мы живы, но нас нет!». Роман. Смоленск. «Маджента». 2021. С.159, 161.
