К сожалению, легенда о «дубе Твардовского», под которым он писал первые строки «Василия Тёркина», оказалась лишь легендой. Земля с братских могил будет торжественно передана представителю «Дома Василия Тёркина в Рибшево», на творческом вечере автора в Смоленском Центре Культуры 05 ноября 2021 года (начало в 17.00).

Именно сюда, в пос. Кивиниеми, молодой, красивый, крепкий парень Твардовский был направлен как корреспондент газеты Ленинградского военного округа «На страже Родины». Позади  была война в Западной Белоруссии. Александр Трифонович.считал себя  опытным корреспондентом и знал, что начавшееся наступление вглубь финской территории  даст неплохой материал для газеты. Он ошибся своей недальновидностью. Именно этот короткий период Финской войны стал толчком для создания произведения, которое внесёт вклад в победу Великой Отечественной войны не меньший, чем несколько дивизионов «катюш».

Про переправу 09 декабря 1939 года  через р. Вуокса написано много: от рапортов выживших командиров рот о потере 144 человек,  хвалебных докладов генералитету о закреплении батальона на северном берегу,  до последних скрупулёзных исследованиях историков о бездарной работе разведки: «Из восьми плавающих танков Т-38 один сразу запутался в проволоке, четыре сели днищем на камни. Только три танка смогли пойти сопровождать понтоны, но на середине реки их вместе с понтонами подхватило течением и выбросило на взорванный железнодорожный мост. Финны обнаружили десант, включили прожектора и начали планомерно расстреливать беспомощных бойцов. Только тридцать человек, мокрые и замёрзшие  смогли выбраться на северный берег, закрепиться в подвалах и два дня вести бой с целым финским батальоном». Безводы, еды, и потом уже без боеприпасов. Израненные, оглушённые, контуженные. Оставшиеся в живых несколько человек были пленены. Про захваченных в неволю, в отчётах финских командиров записано «…находились в ужасном состоянии…». Они  были преданы забвению, как «сдавшиеся врагу».

Я сидел на высоком северном берегу, где до сих пор видны оплывшие старые окопы и провалы от пулемётных гнёзд финской армии. Именно здесь, напротив меня произошла трагедия нашего десанта 09 декабря 1939 года, свидетелем которой был А.Т. Твардовский, по горячим следам написавший стихотворение «Переправа», которое впоследствии вошло в его поэму «Василий Тёркин» с небольшими изменениями.

Обычно зимы на Карельском перешейке не очень лютые. Край имеет свой микроклимат, который смягчается окружающими его морями и озёрами. Но этот 1939 год, будто озлобил карельского бога бурь и погоды Ильмаринена за истерзанные леса, за взрывы и огонь войны. Морозы, уже в ноябре, стиснули свои ледовые скулы на всём живом пространстве перешейка: зверь ушёл в глухие дебри; травы, не успевшие завянуть, застыли мёртвыми снопами. По всей стопятидесятикилометровой длине линии Маннергейма, перерезавшей когда-то мирную землю на два лагеря, копошились, словно поросята у корыта бойцы двух враждующих армий. С юга советские солдаты готовились идти на север, а с севера, финские солдаты грелись в бетонных дотах, поедая гороховый концентрат с ветчиной. Набирались сил, вливая в себя напиток, лично изобретённый главнокомандующим Маннергеймом с названием «маршальская чарка». Они были уверены, что   бывшим братьям путь  на север заслонён надёжно.

Одной из основных направлений прорыва линии фронта был участок железнодорожной станции Кивиниеми. Можно не читать опусов историков, скрупулёзно описавших  удачи и неудачи  этой «нелепой», «зимней» и «печальной» войны, а взять всего лишь  главу «Василия Тёркина». Вся трагедия этой ночи описана в «Переправе».

…Ночью первым из колонны,

Обломав у края лёд,

Погрузили на понтоны

Первый взвод…

Берег пологий, метров через восемь-десять начинается глубина. Удобно для переправы. На середине, река выходя из озера Вуокса набирает скорость:

…А вода ревёт в теснине…

…Вот уже на середине

Их относит и кружит…

Именно здесь, на недлинном переходе из оз. Вуокса в оз. Сувантоярви (Суходольское) течение убыстряется, ревёт на порогах. На середине понтоны и танки понесло на взорванный мост и пороги.

Финны замечают наш десант, включают прожектора и пускают осветительные ракеты:

…Луч прожектора протоку

Пересёк наискосок…

И начал расстреливать беззащитных бойцов:

…Только вскоре стало тихо, ̶

Переправа сорвалась…

Впоследствии в поэме  Александр Трифонович поменял время действия с декабря на ноябрь, т.к. плавание в декабрьской воде солдата Тёркина было бы совсем фантастикой, − участок переправы сковывается льдом. Также слово «финн», было заменено на «фриц»:

… −   Нет живой. Без гимнастёрки.

̶  А не фриц (финн)? Не к нам ли в тыл?…

Репортажи Твардовского об этом периоде  Финской войны, поражают оголённой правдой: «Чтобы обогреться, был единственный способ, которому тысячи лет,  ̶  закопаться в землю, разрыть снег, раздолбить мёрзлую землю, вырыть яму, накрыть ей накатом неокорённых брёвен, хвоей, присыпать землёй и развести в одном углу огонь в какой-нибудь жестяной печке, а то и просто так… Люди в обгорелых шинелях, с опухшими от холода лицами, немытые, небритые…».

 Здесь не нужно описание боёв, стрельбы и взрывов. Достаточно той тишины, которая звучит громче канонады. Строки из рабочего дневника Твардовского: «…наконец, вышли на поляну, большую, открытую, и здесь увидели первых убитых. Лежали они, видимо, уже дня два. Налево, головой к лесу, лежал молоденький розовощёкий офицер-мальчик. Сапоги с  ног были сняты, розовые байковые портяночки раскрутились. Направо лежал перееханный танком, сплющенный, размеченный на равные части труп…

Потом  ̶  ещё и ещё. Свои и финны. У всех очень маленькие казались руки (окоченевшие). Сжималось сердце при виде своих убитых… где-то ещё идут ему письма по полевой почте, а он лежит…».

«Память…» о «нелепой» войне

Из источников и схематических изображений на карте  известно, что на территории имеется четыре братских могилы, где  погребены сослуживцы Твардовского.

Первый памятник, в виде бетонного противотанкового надолба нашёл быстро,  −  он рядом со станцией «Лосево». Дикие кусты, засохшие цветы, выщербленная краска в надписях на русском и финском языках: «Памяти погибших у мыса Кивиеми». Сквозь трещины пробилась трава. Почти вплотную притёрлась ограда «Пункта проката лодок». С обратной стороны, едва читаемые слова Твардовского:

«…Переправа, переправа,

Берег левый, берег правый…

От историко-краеведческого объединения Карелии. 1994 год».

В сиротливых горшках вялые травинки, взошедшие от занесённых ветрами семян.

Как только я вышел за пределы железнодорожного полотна, сразу  начались проблемы: заборы, ограды, цепи, проволока, псы и… сваленные в кучу бетонные остатки от когда-то могучей «линии Маннергейма». Продираюсь в зарослях обескровленной ранними холодами вялой траве. Она, будто космы чудищ из сказаний карельских старцев, опутывает ноги влажной нежностью. Теряю надежду отыскать первое захоронение. Стучу в ближайший дачный домик. За плотной решёткой большой двор, машина и два недружелюбных пса рвут на меня глотку. Выходит пресная, с кислой гримасой, женщина:

̶  Что надо?

Показываю удостоверение писателя:

̶  Я ищу братские могилы  воинов, погибших здесь в 1939 году. Не знаете? Должно быть какое-либо обозначение: камень, бетонная стела, крест?

̶  А, что здесь воевали? Я думаю, чьи же там могилы?  ̶  женщина оглядывается, втягивает плечи, будто ожидая вставшего из бездны времени бойца.

̶  ???

̶  Там, за забором, в парке для развлечений, кто-то похоронен,  ̶   она машет рукой в угол  своего сада,  ̶  это из-за них нам урезали участок…

Лавируя по узким проходам между дачами, приветствуя рвущихся с цепей псов, выхожу в «Верёвочный парк развлечений». В самом углу две братские могилы. Посредине поклонный крест. В нескольких метрах от него стоит мангал для шашлыков и развешанные на деревьях верёвки, имитирующие лианы. На двух могилах пять сохранившихся табличек. Радуюсь за мёртвых… их имена не растворились во времени.

Создаётся впечатление, что здесь, на месте жестоких боёв, действует тот же дикий закон: «Всё на продажу». Продаётся всё: земля под дома, рыба из озера, места в лодке и на  скамейке, воздух, чириканье птиц, берег реки и порожистые участки для любителей гребного слалома. В главной базе отдыха «Лосево Парк» нахожу человека, знающего территорию. Им оказался… узбек Рахим. Он соглашается быть моим гидом и показывает братское захоронение 1943-45 гг. На вопрос о ещё одной братской могиле под №19 (девятнадцать!), обозначенной на карте, он не знает.

Ориентировочно нахожу место. Между сосен, среди поникшей травы видна ржавая труба с такой же ничего не говорящей табличкой. Да, это здесь. Но никак не увязывается могила с рядом стоящими кофейными, мангалами и столиками для игры в домино.

Вспомнился  небольшой участок земли в г. Зеленогорске (Терийоки), где захоронены 75 финских солдат. Их страна выкупила этот клочок, поставила памятник и построила костёл, в котором один раз в неделю органист играет  печальные фуги Баха. Садовник-финн подрезает кусты с финскими розами, убирает опавшие листья и поливает цветы русской водой.

Рахим рассказывает о финской делегации, которая приезжала в прошлом году. Туристы  возлагали цветы на оборонительных сооружениях. Именно на то место, откуда в 1939 году расстреливали беспомощных наших солдат, барахтающихся в ледяной воде среди тонущих понтонов и танков.

…Люди тёплые, живые,

Шли на дно, на дно, на дно…

Высокий левый берег. Переправа просматривается от северного уреза до южного. Как бывший топограф прекрасно вижу не природные образования рельефа: оплывшие окопы, задернованные временем пулемётные гнёзда, ходы сообщений, искусственный бруствер, давний след от аппарелей, так называемая пологая насыпь для затаскивания орудий. Огромные валуны были природными противотанковыми надолбами. Если бы наши танки даже смогли переправиться, здесь, среди естественных преград и толстых деревьев они потеряли свою маневренность и были бы, для вражеских солдат не опаснее деревянной арбы, запряжённой старым ишаком и, легко бы уничтожились простыми гранатами…

Брожу по посёлку в надежде, найти какую либо ещё память той «Зимней войны», кроме могил. Неожиданно, среди вилл,  кафе, магазинов, ресторанов, рыбных базаров, особняков натыкаюсь на старый дом с красной, яркой табличкой о его продаже. Стал, будто на паперть рядом, и начал расспрашивать прохожих об этом здании. Кто отскакивал в сторону, кто хитро улыбался, некоторые обходили, делая большой крюк, а кто просто бросал быструю фразу: «Не знаю!». После часа бессмысленного стояния, стало понятно, что протянув руку, быстрее наберу по копеечке на «Мерседес», чем узнаю ответ на свой вопрос у праздного народа, который приезжает сюда для отдыха и развлечений.

Но мне повезло. Из недалёкого магазина вышла древняя опрятная старушка, в руках которой была бутылка молока и половинка батона.

̶   Отдыхающие не питаются хлебом и молоком,  ̶   мысль сработала сразу…

Подошёл.

Приехала она в 50-х годах прошлого века в село Ромашки учительствовать, что в 12 километрах от Лосева и является районным центром. После пенсии перебралась сюда.

̶  Тогда это здание уже стояло. Была здесь какая-то контора.

Начинаю прикидывать, выуживая из глубин памяти все знания по истории, строительству и архитектуре. Их не много. С 1939 по 1945 год вряд ли в данном месте проводили строительные работы.  После войны нужно было восстанавливать разрушенное. Рассматриваю дом: кладка кирпичная, обычная, но цвет… «скандинавский». Такие  дома видел в Выборге, Вильнюсе и Калининградской области. Оконные и дверные перемычки сделаны в виде клинчатой кладки. Это уже 100-процентная уверенность, что здание построено финнами, т.к. на Руси всегда применялся более простой способ  ̶   обычная деревянная перекладина. После 50-х годов стали использовать готовые бетонные перемычки.

Ищу на стенах следы пуль и осколков, но восьмидесятилетнее время  уравняло шрамы войны с естественным старением. Чувство подсказывало, что в этом доме, возможно, наши солдаты держали оборону  09-12 декабря 1939 года, а корреспондент Твардовский вглядывался в сумеречную ночь, проворачивая в голове рвущие мозг строки:

…Порошит снежок им в очи,

И уже давно

Он не тает в их глазницах

И пыльцой лежит на лицах  −

Мертвым всё равно…

Здание находится рядом с «Лосево Парком» и лучшего места для музея не найти. Но бесполезно стучать в двери, закрытые на замок, ключи от которого выброшены в омут беспамятства.

Александр Крячун.

• 

• 

• 

• 

• 

• 

• 

•